ООО «Удельная Россия». Почти хроника - Страница 24

К оглавлению

24

– Здравствуйте, Василий! – задорно начала Куся.

– Здравствуйте, Кусинея! – вторил ей Вася.

– Что это у вас в руках?

– Пирог с потра2хами.

– Это мне?

– Вы догадливы.

– Как же вы, Василий, дошли до такой жизни?

– До какой такой жизни?

– Пекарской.

– В результате естественной эволюции видов. Вы из акробаток – в протестантки, а я из чиновников – в пекари.

– Да? А мне сказали, вы сделали каминг-аут и стали оппозиционером.

– Каминг-аут? Это сродни чему? Куннинг-улису?

– Нет, Василий, это когда вы перестаете дуть Кремлю в попу и встаете перед ним в полный рост по другую сторону стены.

– Ну, если я по другую стороны стены встану, меня за стеной и не разглядят.

– Вот и я за вас опасаюсь. И там вас не разглядят, и здесь вас ведь никто не знает, по эту сторону стены. Если бы я тогда вас в «Парии» не застукала в общении с устрицами и не выложила видео в Сеть, вы бы даже среди жителей Сети не были известны.

– За пиар я вам бесконечно признателен. А опасаться за меня не стоит.

– Как же не стоит? Вы ведь теперь борец с властью, а всех борцов с властью власть гнобит.

– Минуточку! Вы, Кусинея, путаете падежи. Я борюсь не с властью, а за власть.

– За власть вместе с властью? Или за власть вместо существующей власти?

– За освобождение от новой аристократии.

– А это кто?

– Что, вы хотите поименно?

– Да, если можно.

– Нельзя.

– Почему?

– Потому что рамки эфира не позволяют.

– Ну, хотя бы дайте абрис и место ее нахождения.

– Чиновники вокруг кормушки.

– Все?

– Не все. Только ожиревшие до состояния беспамятства.

– Ну, так, значит, Василий, вы все-таки оппозиционер. И место ваше на болоте.

– Я – оппозиционер? Помилуйте, Кусинея, вы что-то путаете. И на болото мне не хочется – сыро там, к тому же опасно. Трясина затянуть может.

– А где же вы будете искать сторонников, как не на болоте?

– Мои сторонники по болотам не шляются. Им некогда. Они деньги зарабатывают. Себе и близким на красивую жизнь.

– И что, вы полагаете, что на ваши призывы они оторвутся от своих рваческих занятий?

– Нет, конечно. Они все будут делать параллельно. Поддерживать меня они будут левой пяткой, не отрывая глаз от мониторинга биржевого курса акций.

– Это как?

– А технологию я вам не расскажу. Это политическое ноу-хау.

– Ладно, оставим в стороне технологии. Расскажите нам о ваших отношениях с Сусликовым.

– Я к нему не отношусь. Моя фамилия – Люберецкий.

– Ну, как же… Всем известно, что вы называете его Папой.

– Римского тоже называют Папой. Однако при этом люди не претендуют на особые с ним отношения. Это, скорее, знак уважения…

– То есть вы его уважаете?

– А вы, Кусинея, разве его не уважаете?

– Сегодня я задаю вопросы, Василий.

– Так задавайте умные вопросы. Я надеялся на интеллектуальную дуэль, но теперь вижу, что вы без оружия. Все свелось к выяснению, кто кого уважает, как в пьяной компании.

– А вы что, пьяны? Разве у вас в стакане не вода?

– Не знаю, что вы мне тут налили, я еще не пробовал.

– Так попробуйте.

– Воздержусь. Вдруг слабительное. Расслаблюсь…

– Боитесь, язык развяжется?

– Язык у меня всегда в развязке. За руки опасаюсь.

– Что, бить будете?

– Что вы, Кусинея… Просто вы такая, ммм, привлекательная… Оппозиция в вашем лице приобрела пикантный прикус.

– Привкус, вы хотели сказать?

– И привкус тоже. И еще придыхание.

– Так присоединяйтесь к нам – я стану вам ближе.

– Вы, Кусинея, все пытаетесь меня заманить в групповуху. А я не разделяю вашу любовь к массовым кувырканиям.

– А любовь народа к режиму Куцына вы разделяете?

– А я бы вообще разделил Куцына и режим. Это все-таки разные вещи. Куцын – это Богом данная власть. А режим создает окружение.

– То есть окружение вас не устраивает? Колодин, например?

– Я этого не говорил.

– Но он же враг Сусликова.

– С чего вы взяли? В Кремле все друг с другом дружат.

– Ну да, если нет возможности задушить, остается дружба.

– А вам непременно хочется душегубства? «И мальчики, и мальчики кровавые в глазах…»

– Задушить можно и в объятьях.

– Ну, это уж по вашей части, Кусинея.

– Что вы, я очень мирная, особенно в постели.

– Наверное. Мне просто не доводилось видеть вас спящей зубами к стенке.

– Василий, вы хамите.

– Что вы, я просто констатирую. А то привяжетесь потом ко мне, как к Хорохорову, с брачным предложением. А я, некоторым образом, женат.

– Но на дружбу хотя бы я могу рассчитывать?

– Всегда! Вы вообще можете всегда на меня рассчитывать, думаю, вы понимаете, в какой роли.

– Увы, нет. В какой же?

– Сахарной косточки для оттачивания зубок.

– Вы такой сладкий?

– Да, я такой. Главное – не влипните всем телом.

– В вас?

– Ни в меня, ни в болотную оппозицию…

– Благодарю вас, Василий, за предостережение.

– Всегда ваш, Кусинея.

По тому, что Топчак стала сдирать с себя микрофон, не дожидаясь, когда выключат камеры, Люберецкий понял, что он сумел вывести ее из равновесия. «Так тебе и надо,… чка разменная», – с чувством глубокого удовлетворения подумал Люберецкий.

Сцена пятая
Бабушкины страдания

Старушка Лидия Георгиевна сидела, сгорбившись, на наследственном потертом кожаном диване с прямой спинкой, смотрела телевизор и тихо плакала, вытирая слезы клетчатым платочком. В телевизоре который день по всем каналам показывали ее внучку Дашеньку. В фас, в профиль, ближний ракурс, дальний план, в маске и без маски. Частотность показов лица ее внучки превысило число показов всех членов Государственной думы, вместе взятых. Да что там Думы, самого переизбранного Президента показывали реже. Такая Дашенька вдруг стала медиа-востребованная. Чего же слезы лить?

24