И все-таки он, Мирослав Казбекович Сусликов, – гений. За десять минут организовал цепную ликвидацию соперников. Сусликов поздравил себя и прикрепил к халату еще один виртуальный орден. Ах, если бы все самоприсужденные награды материализовать, он бы звенел при ходьбе как гвардейский полк на параде. Сусликов повертелся перед зеркалом, любуясь своими достижениями. Теперь можно было снять халат и принять заслуженную ванну.
Кладимир Скворцов сидел перед монитором Мака и смотрел на себя. Вернее, на то, как отражала его лицо на экране камера Мака. И это отражение ему не нравилось. Небритое, обрюзгшее лицо, уже несколько дней не встречавшееся с косметологом и визажистом. Мешки под глазами. Брови нестриженые. Виски непрокрашенные. Жуть! Нет, так нельзя, надо взбодриться. Завтра – двадцатичетырехчасовой дискуссионный марафон по поводу похорон президента, и нужно выглядеть свежим как огурец с колючими пупырышками.
Кладимир протянул руку к стоящим в линию коричневым пузырькам с биодобавками, вытряс из каждого флакона по одной капсуле, засунул горстью в рот, запил водой. Снова посмотрел на экран. Вторично протянул руку, вытряс из каждого флакона еще по одной капсуле, засунул в рот, запил водой. Открыл рот, высунул язык и стал делать гимнастику. Язык к носу, язык к подбородку, язык к носу, язык к подбородку. К правому уху – к левому уху, к правому глазу, к левому глазу. А теперь быстрее: к носу, к подбородку, к правому уху, к левому уху, к правому глазу, к левому глазу. И еще быстрее… Языком поцокаем. Теперь пощелкаем. Теперь еще поцокаем. И снова пощелкаем. А теперь скрутим язык трубочкой. Что за красавец на нас смотрит! Так, щеки надуем – втянем, надуем – втянем. Быстрее, быстрее… Теперь скороговорочку. Маланья-болтунья молоко болтала, болтала-болтала, да не выболтала… Маланья-болтунья, молоко болтала… Хорошо, что не выболтала. Болтун – находка для шпиона. Ему, Скворцову, болтун бы тоже сейчас пригодился. Из ближнего окружения отлетевшего Президента. Для получения инсайдерской информации. Но, блин, все как в рот воды набрали. Или молока. Ведут себя как-то неадекватно. Как будто Куцын жив. «Куцын и теперь живее всех живых, наша слава, сила и оружие»…
Тела никто не видел. Но репортаж об увенчавшемся успехом поиске останков Президента передавали по всем каналам. Нашли на территории заброшенной воинской части в Энском районе Подмосковья. Среди неутилизованных ракет дальнего радиуса действия. Показывали еще обломки пропеллера и погнутый скипетр. Оружейная палата признала скипетр подлинным. Н… да! А ведь вряд ли Куцын подлинником махал. Хотя… Если уж Конституцию под себя подмахнул, так почему бы и подлинной регалией не помахать.
Скворцов снова высунул язык и стал его рассматривать. Он им гордился. Пожалуй, ни у кого в стране не было такого мускулистого, такого накачанного языка. Кладимир поднял язык к небу и снова посмотрел на экран. На подошве языка он увидел большую ороговевшую мозоль. Он набил ее в ночь после памятного улета, на экстренном эфире «Куда улетел Президент?». Мозоль, конечно, язык не украшала, но в конце концов это же была трудовая мозоль, а почему ему нужно стесняться своих трудовых достижений? Тем более что его язык содержит такое количество иждивенцев. Наплодил наследников, а наследники и сами оказались плодовитыми. Но не слишком деловитыми. То есть все время просили у него денег. А если отказывал – детей подсылали. «Дедушка, – клянчил белокурый ангелок, – купи мне самоходный „Мерседес“ в детский сад ездить». – «Деточка, а самоходного „Опеля“ тебе не хватит?» – «Я бы и „Опелем“ обошелся, но фамильный бренд не позволяет. Засмеют меня. Скажут – внук самого Скворцова и на „Опеле“. Ха-ха-ха». Кладимир вздыхал и покупал внуку «Мерседес». «Спасибо, дедушка, ты – настоящий Клад!» – и мальчик бросался горячо обнимать его. Как тут устоять!
Кладимир вернулся мыслями к улетной ситуации. Не может быть, чтобы пропеллер десять раз до этого не протестировали. Объясняют, что Куцын сам настоял на усилении мощности мотора в последний момент. Возможно. Куцын в последнее время самодурствовал, это было широко известно в узком кругу. К тому же орлы не взлетели. Объясняют, что волна воздуха от усиленного пропеллера прижимала их к земле. Тоже, наверное, возможно. Но… Где-то в глубине подсознания было какое-то несформулированное «но». А шестое чувство у Скворцова было отлично развито. Поговорить бы с Сусликовым, пощупать ситуацию. Но Сусликов пока под домашним арестом, на связь не выходит.
Клад вспомнил, как когда-то, в далеком две тысячи четвертом году политический фигляр Сальный утверждал в его передаче, что Куцын будет править до две тысячи тридцать второго года… И как перед этим его вызывал Сусликов и инструктировал не перечить Сальному, а только удивиться. Удивиться! Вот оно, вот оно! Они готовят почву для удивления, Куцын и Сусликов. Чтобы вопросы о легитимности еще одного срока снялись сами собой. Грызня за власть на фоне ситуативного безвластия, бывшие сторонники Президента и их оппоненты снимают сдерживавшие их намордники, потому что в намордниках кусаться невозможно, символически кусают покойного и реально впиваются друг в друга. Первая кровь, народ в смятении, все жалеют о потере стабильности, с умиленным раскаянием и ностальгией вспоминают об отлетевшем. И тут происходит чудо! Он возвращается, воскресает, оживает. Все ликуют. Занавес.
Вот оно, вот оно что, Сам Самыч! Скворцов посмотрел на себя в монитор с искренним уважением. Так, если воскрешение назначено на завтра, сегодня должна пролиться чья-то кровь. «Сейчас прольется чья-то кровь, моя любовь, моя морковь», – заголосил Скворцов голосом известного всей стране певца и включил на мониторе четыре программы новостей сразу. На голос прибежала жена: «Милый, какая кровь? Где кровь?». «Предчувствия меня не обманули», – опять завопил Клад истошным голосом оперного зайца и ткнул пальцем в экран. Во весь экран показывали лежащего на брусчатке неподвижного Ходора Рудокопского, а над ним рыдала Святая Агнесса Новоявленная. Она всхлипывала и кричала: «Я не хотела! Не хотела! Вы меня не поняли!»